За бутылкой виски вокалист «Морального кодекса» Сергей Мазаев рассказал RS о языке разведчиков и о том, к чему приводят пьянство и чтение книг Сорокина

Дмитрий Быков: Правда, что вы узнаете пьяниц по лицу?

С.М.: Конечно. Это же зависимость химическая, я сам когда-то переживал это. Человек себя просто медленно убивает. И остановить его может, как правило, только инфаркт.

Дмитрий Сироткин: Вы не поэтому решили бросить?

С.М.: Я решил просто не доводить до этого. Попробовал реально пожить без алкоголя, но у меня не получилось. Я девять попыток делал. А сейчас уже пять лет прошло с тех пор, как я не пью.

Д.Б.: Вы нарочно пошли в какое-то специальное заведение?

С.М.: Да, пошел. Ну а как?

Д.С.: Вам это мешать стало?

С.М.: Сейчас я уверен, что мешало. Потому что лучше быть более собранным, более организованным, чем не быть им.

Д.Б.: А для творчества важны трезвость и пунктуальность?

С.М.: О творчестве обычно говорят люди, которые мало им занимались. Потому что любая его часть подразумевает ремесленную сторону. Если вы хотите быстро бегать, вам надо тренировать ноги. То же самое связки - это те же мышцы, ими надо заниматься, чтобы петь, как хочется. У нас, к сожалению, общество не дошло еще до понимания, что людям в детстве надо ставить голос, риторику, интонации. Здесь очень много нервных узлов, связей с мозгом. Ну вот кисти рук, например, это сорок два процента коры головного мозга. Я не знаю точно, но в свое время я читал. А если вы в детстве начинаете играть на фортепиано - представляете, какой обратный импульс вы даете мозгу, какое кровообращение!

Д.С.: За кровообращение!

По 50 грамм

Д.Б.: Вот Вуди Аллен говорит: «Мозг - мой второй любимый орган». Вы можете о себе такое сказать?

С.М.: Это все поэзия веселых людей. Для меня мозг - главная моральная ценность. Но он не на первом месте.

Д.С.: Значит, на первом - сердце?

С.М.: Я не выделяю ни один орган. Уши, глаза - бог его знает! Это какие-то девчачьи разговоры.

Д.Б.: А вы какие привыкли вести?

С.М.: Любые, главное, чтобы был здравый смысл.

Д.Б.: Философские?

С.М.: Любой разговор должен быть философским.

Д.Б.: В разговорах о погоде вы тоже философию видите?

С.М.: Ну, если вы понимаете, что такое погода и как она воздействует на наше сознание, и как она формировала религии, природные зоны, чем это все отличается друг от друга...

Д.Б.: То есть о чем бы вы ни разговаривали, вы всегда пытаетесь проникнуть в какую-то тайну?

С.М.: Да не пытаюсь я проникнуть! Я проникал, когда учился в школе. Я был любознательным мальчиком, закончил физико-математическую школу, мне просто все это было интересно. Астрофизикой интересовался - это тогда было модно и авангардно. Плюс у меня не было возможности отвлекаться на такой поток информации, какой сейчас существует. Никаких «инетов» не было: писали письма и клеили марки.

Д.Б.: М-да...

С.М.: Когда я родился, для меня только электричество было объективной реальностью. А сейчас уже выросло поколение, родившееся, когда в домах у родителей уже стояли компьютеры. А есть у нас
в России регионы, где люди с лопатой в туалет ходили. Это ведь все мы же с вами, ребят. Просто так получилось, что наши предки когда-то переехали в Москву. Нам повезло. Я в четвертом поколении москвич.

Д.С.: Мне кажется, если бы вы не стали музыкантом, из вас отличный научный работник получился бы.

С.М.: Да, я тяготел к этому. У меня была дилемма: в музучилище идти или в физтех. Но, став музыкантом, я остался человеком математического склада. И считаю, что к жизни можно подходить чисто математически. Всякая человеческая деятельность - это как математическая задача. И вам нужно ее решить. И все. Главное - сознавать, является ли ваша деятельность самостоятельной или это просто операция прикрытия.

Д.Б.: Что вы имеете в виду?

С.М.: Я говорю языком разведчиков, как сейчас модно. (Смеется.)

Д.Б.: Сейчас в моде жаргон разведчиков?

С.М.: Конечно, уже девятый год.

Д.Б.: Я не следил. Это в связи с приходом разведчиков к власти?

С.М.: Ну да, а что здесь плохого?

Д.Б.: Не знаю. А что хорошего?

С.М.: Ну, вы почитайте о разведчиках просто - и узнаете, что там плохого, а что хорошего.

Д.Б.: Давайте лучше выпьем за них!

По 100 грамм

Д.С.: Значит, вы считаете допустимым пребывание у власти военных?

С.М.: Это случилось - значит, это допустимо. И ничего, живем вроде, ведем вольные разговоры, сидя в красивом коммерческом предприятии в центре Москвы. Я в свое время такой возможности не имел. Чтобы зайти в единственную пиццерию, которая была в доме на Тверской, где Пугачева жила, надо было либо очень хорошо знать людей, которые там работали, либо стоять в очереди.

Д.С.: А я вот недавно разговаривал с Иваном Дыховичным - так он очень ностальгировал по той Москве.

С.М.: Всегда ностальгируешь по своей молодости. Ну и страна была более однородна с классовой
точки зрения. Был только пролетариат и только авангард этого пролетариата, который куда-то
направлял.

Д.Б.: А как же вшивая интеллигенция?

С.М.: Говно нации, как сказал Ленин. Но видите, он в 22‑м году снарядил пароход, на котором отправил Бердяева, Ильина и прочих мыслителей за границу. Не убил же их.

Д.Б.: Жалостливый человек.

С.М.: А Джозеф Виссарионович решил в этом говне поковыряться. У него все ученые зэками были. Слабо вам хотя бы на день зайти в тюрьму и потом выйти? На полчаса. Я уверяю, что будет шок. Тем более, я уверен, вы в армии не служили.

Д.Б.: Нет, я не служил в армии.

Д.С.: Почему, я служил.

С.М.: Ну вот поэтому у вас в глазах понимания больше.

Д.Б.: А у меня никакого понимания не видится?

С.М.: У вас есть белое пятно. С годами оно закроется, я надеюсь.

Д.Б.: А как по-вашему, Сергей, если человек не пойдет в армию и не посетит тюрьму, у него так и будут белые пятна и непонимание в глазах?

С.М.: В армии все очень жестко. Там разговор о жизни и смерти идет. Когда я служил, не было еще разговоров об этих ужасах, о дедовщине. А несчастья всегда происходили. Во время моей службы один человек застрелил другого. Ну, случайно. И застрелился тут же сам, естественно.

Д.Б.: Это естественно?

С.М.: Невозможно себе представить, как бы он остался жить после этого.

Д.Б.: Значит, вы бы так же поступили на его месте?

С.М.: Не знаю, это все произошло тут же, в один момент. Там мгновенная работа эмоций. Сейчас мы сидим и задним умом умничаем. Но я бы, конечно, не стал целиться с непроверенным стволом.

Д.С.: Сергей, я знаю, что вы служили в военном оркестре и даже три раза участвовали в параде.

С.М.: Да, два раза в общевойсковом полноценном параде 7 ноября и один раз в плац-параде. Собрали тогда большой сводный оркестр московского гарнизона и разбили на четыре батальона. Мы сами и играли, и маршировали. Осознавали, что это мы первые полетели на Луну, в космос, мы выиграли в войне, когда на нас вероломно напали из-за угла. Вот так мы воспитывались.

Д.С.: За единение!

По 150 грамм

Д.Б.: Вам не кажется, Сергей, что в нашей стране всколыхнулись империалистические настроения?

С.М.: А я всегда был патриотом своей страны. Знаете, я давно с кем-то на эту тему рассуждал. Отечество. Отец. Вот как отец относится к своим детям? Что такое Отечество? Мы все дети нашего государства. И у государства должно быть отеческое отношение к своим детям. Тогда это будет Отечество. А пока это все просто затрепывание понятий. Я всегда очень радуюсь, когда мы делаем что-то действительно интересное и существенное в мире. Спортивные рекорды радуют, как и радовали раньше. Но есть много вещей, за которые стыдно.

Д.С.: Например?

С.М.: Ну зачем же об этом говорить? Мне стыдно, как ведет себя наше государство по отношению к слабым маленьким странам.

Д.Б.: Как, например, к Украине?

С.М.: Они же глупенькие. Реально глупенькие. Идут игры гигантских разведок. Ющенко - это проамериканское направление. С кем конкретно он связан был, кто его чему учил - не имеет никакого значения. Он может сам даже об этом не знать. Просто так скомбинированы знания в его голове, он так воспитан, что проводит проамериканскую политику.

Д.Б.: Сергей, как вы думаете, художник может говорить от лица страны?

С.М.: Быть социально-политическим рупором? Это зависит от пристрастий самого художника. В чем он видит призвание свое.

Д.Б.: Вот вы в чем видите?

С.М.: Я вижу свое призвание во всем. Я же музыкант. Я пришел в рок-н-ролл из инструментальной музыки. И у меня это музыкальное начало в рок-н-ролле довлело и довлеет. Хотя я понимаю, что рок-н-ролл - это социальное явление. И у The Beatles было много социальных песен. И у ABBA: «Money, money, money» - это социальная песня. Там какие-то чаяния всех людей, что, мол, горбатишься для того, чтобы оплатить это все. Трамвай тот же.

Д.С.: Сейчас время в стране непростое. Вас период передела собственности в 90‑х задел, или как-то обошлось?

С.М.: Задело-перезадело очень серьезно. Мы же с остальными музыкантами «Морального кодекса» в 1989 году познакомились. В то время занимались только музыкой. У меня были деньги: я вернулся из Штатов, где был с группой «Автограф». Как все советские люди, я спекулировал. Но я спекулировал музыкальными инструментами, а не бытовухой, которая была доступна всем и каждому.

Д.Б.: Такая возвышенная спекуляция.

С.М.: Не возвышенная, это чистая безопасность. И в итоге я не сел в тюрьму, как мои товарищи. Они погорели на том, что продали видеомагнитофон, джинсы какие-то.

Д.С.: За удачу!

По 200 грамм

Д.Б.: А это под вашим влиянием ваш друг Владимир Сорокин стал писать социально-политические памфлеты?

С.М.: Это раньше они были социальными, а теперь у него более отвлеченные вещи. Вы бы почитали, а то если так запросто говорить, можно попасть в неловкое положение.

Д.Б.: Давайте сравним книги «Пир» и «День опричника». Где социальность?

С.М.: «Пир» - это книга, в которой люди подсознательно узнают себя. Поэтому в них и возникает негодование. Они ужасаются, когда читают нецензурные словосочетания. Например, там описывается интимная связь с мозгом. Это же очень распространенное выражение. Сорокин просто показывает, как можно реально это сделать. Черепная коробка же крепкая, никак невозможно проникнуть туда фаллосом.

Д.С.: Через глаз!

С.М.: А Сорокин пишет, что стесывают затылок - и спокойненько делают.

Д.Б.: (Сироткину:) Вот видишь, можно было проще. (Мазаеву:) Но это же сплошная эстетика.

С.М.: Как же! Он показывает нам нашу социальность. Что мы все с вами - про-ле-та-ри-ат. И как бы мы ни крутили пальцами, на каких бы машинах ни ездили - ничего не изменится, пока мы с вами сами себе в этом не признаемся. Если ты хочешь отказаться от алкоголя, надо понять, что алкоголь - жесткий наркотик, что ты наркоман, химически и психически зависимый человек. Что тебе надо идти к специалистам. Человек - это же самый сложный механизм на Земле. Это единственное существо, которое с помощью мозга сумело всю Вселенную отразить, начать ее изучать, спорить друг с другом. Вот эти моменты мне становятся более и более понятны.

Д.Б.: Алкоголь мешает осмыслению Вселенной?

С.М.: Это наркотик, который сильнее всего убивает нейроны. А нейроны и есть вещество, которым мыслит человек.

Д.Б.: Остальные участники группы с вами согласны?

С.М.: У меня в группе остался один серьезно пьющий человек, который не пытается утруждать себя согласием.

Д.С.: Ему это не мешает?

С.М.: Мешает, но товарищ сдерживается. Я думаю, он скоро развалится, если не будет заниматься этим вопросом. Это сложнейшая работа. Человек себя медленно убивает.Д.Б.: А вы не чувствуете, что «Моральный кодекс» вам поднадоел?

С.М.: Нет, я же не только с ними играю. Никто мне не запрещает работать с кем угодно. И каждый участник играет где-то еще. Это в совке у нас запрещены были сторонние проекты - люди просто пытались компенсировать свои властные устремления издевательством друг над другом. И до сих пор во многих областях это так, на всех уровнях: вы обязательно кого-то гнобите или вас гнобят. Творчество Сорокина пронизано этим. До каких пор можно мучить друг друга! Изысканно, походя - по-разному. В нас есть постоянное дикое стремление друг друга мучить.

Д.Б.: Достоевский, кстати, писал, что мы рождены, чтобы мучить друг друга.

С.М.: Это ужасно!

Д.Б.: Вы никого не мучаете?

С.М.: Может, невольно. Об этом надо постоянно думать и стараться избегать.

Д.Б.: История о том, как вы довели до слез Валерию, - это все выдумки?

С.М.: Конечно! Ну, может, она разок всплакнула.

Д.Б.: И Александр Маршал вас не лупил за это, как пишут газеты?

С.М.: Я был в жюри конкурса «Две звезды», и когда Валерия с Пригожиным стали петь «Я спросил у ясеня», возникло ощущение, что они пришли в караоке. Валерия как профессиональная певица должна понимать, что каждую ноту надо поставить на место. В этом смысле у них весь прокол и произошел. Они спели абы как, безалаберно. Я и поставил восемь баллов на двоих. Их это очень обидело.

Д.С.: Там писали еще, что Ирина Апексимова сказала в микрофон: «Мазай, ты козел!»

С.М.: Неплохо. Козел - не самый плохой пацан: сколько коз он может обработать! Я вот всегда удивлялся, почему в криминальном мире пассивных гомосексуалистов называют петухами, хотя они исполняют полностью противоположную петушиной функцию. Один петух обрабатывает целый курятник - всем бы быть такими п***расами, как петух.

Д.Б.: За петухов!

По 250 грамм

Д.С.: Вы слушаете современную русскую музыку?

С.М.: Сейчас много хорошей появилось. У Жасмин есть новые неплохие песни. Не я их потребитель, но могу оценить профессионально. Вот Шура, Hi-Fi - хорошо звучат.

Д.Б.: Значит, у нашей эстрады и нашего общества еще есть надежда? Или мы все сопьемся?

С.М.: Когда я играл в ансамбле «Здравствуй, песня», мы пели такие слова: «Какая будет жизнь твоя, зависит только от тебя». Учиться надо всему подряд. Галоши носить.

Д.С.: А зачем галоши-то носить?

С.М.: Мне жалко ботинки. Посмотрите, что на улице творится. Даже до машины дойти - все равно грязь, как ни убирайся. А у меня красивые английские ботинки.

Д.Б.: Галоши дорогие?

С.М.: Импортный товар. Их в ЦУМе продают, там дорогие торговые площади, вы понимаете.

Д.Б.: А шопинг вам доставляет удовольствие?

С.М.: Сейчас меньше. Я поправился, мне противно. В отпуске набрал десять килограммов. Надо похудеть - и шопинг опять будет доставлять удовольствие.

DVD «Моральный кодекс» «Где ты?» уже в продаже.